Дронова Екатерина
 	     Сентябрь-октябрь 2005 года

I.

Жизнь – очень несправедливая штука. У одних она отнимает все, другим все отдает. Но мало кто замечает, что все, или почти все, отобранное потом возвращается, а все подаренное отнимается. Как неправильная бандероль. Именно так – жизнь, вернее все ее «подачки» - это неправильно оформленная бандероль без обратного адреса. Ты даже не знаешь, кого благодарить или проклинать за нее.
Представьте себе: маленькая девочка, семи лет отроду празднует свой День Рождения в кругу родственников. Всех родственников, достаточно большой семьи. Праздник идет по накатанной колее: «за здравие», «за жизнь», «за тех, кого не вернуть», «а помните?..» и т.п. Вещи, сопровождающие всякое почти застолье. На празднование съехались вся огромная семья из области Города-героя в котором проживает девчушка, кроме дня рождения празднуется еще и первое место, которое она заняла в соревнованиях – она занимается танцами. Через день отец девочки на автобусе, взятом у одного знакомого берется развести всех родственников по домам. Дочь же его едет сзади в машине с собственным дядей, который, зная, как ее достают разговорами родственники, везет ее на машине. Девочка и дядя останавливаются в кафе купить воды и отстают от автобуса где-то на 5 минут. Когда они подъезжают к повороту на первую их, по плану, остановку, они видят страшное зрелище.
Я помню лишь горящий остов автобуса. Икаруса, который папа взял у дяди Феди, чтобы отвезти родню домой. Только остов… да, еще перевернутый грузовик посреди дороги. Дядя Сережа тут же хватает меня и тащит в машину, говоря: «Все в порядке…». Я не понимаю его, я уже чувствую что-то не то. Не то по определению. Где родители? Где мама? Папа? Навязчивая тетя Зоя из-за которой я еду с дядей Сережей? Где? Что случилось? Я ничего не понимаю, я плачу от непонимания, дядя Сережа пытается меня, успокоит, что-то лепеча себе под нос. Он останавливает машину и просит сообщить в «скорую» и милицию. Какая «скорая»? Зачем? Я бьюсь в истерике. Потом помню женщину в белом халате и с белым же лицом, она что-то говорит себе за спину и просит меня вытянуть руку. Укол. Больше ничего.
Скорая не понадобилась. Почти все мои родственники умерли на месте. На этом проклятом месте по дороге домой. Судьба играет нами как шахматными фигурами: одних отдает на съедение, других бережет для решительного шага.
Спустя несколько лет я почти освоилась, насколько это возможно. Я лишь плакала при упоминаниях о папе и маме, особенно в школе, точнее там я не плачу, я ощущаю дикую боль в груди, почти по середине, там где сердце. Да, и еще я до сих пор не знаю как называть дядю Сережу: дядя или папа. Ведь теперь, он мой отец по документам. Тогда, сразу после аварии, он удочерил меня и даже, неслыханное дело, выправил все документы без осечек. Правда, долго думал, какое отчество мне написать: по себе или по моему папе? Написал по себе. И правильно. Благо детская психика очень пластична, будь я старше, я бы попала в жесточайший кризис, а так вроде ничего.
Сейчас мне семнадцать. Я красива, умна, остра на язык и пишу стихи, некоторые из которых показываю друзьям. Другие же лежат без права быть прочитанными. Я так похожа на маму и папу, а еще на дядю Сережу, ну и немного на «искусителя» с какой-то картины – так говорит Игорь. Игорь мой брат, не родной и не сводный, брат по дяде. Мой дядя не усыновил его, нет. Игорю скоро 25, просто его родители, когда узнали что он пойдет учиться в кадетский корпус, отказались от него. Они пацифисты, им легче бежать чем бороться, вот они и сбежали, от собственного сына. Дядя Сережа встретил Игоря, когда тот после «кадетки» каким-то образом попал на границу. Молодой мальчик на границе, такой маленький, такой одинокий, брошенный волчонок в голубом берете… от туда дядя вернулся с ним вместе. Он объявил Игоря сыном. Сам дядя Сережа расстался с мечтой завести своих детей, когда получил ранение на войне. Он военный, мой дядя. Как я люблю военных! Для меня форма – это олицетворение силы, выдержки и чести, верности отчизне и доблести. «Смерть лучше бесчестия!». Я тоже так считаю. Смерть для меня не эфемерная выдумка, как для большинства моих сверстников «мы уж точно никогда не умрем!» - думают они, и они не правы в этом своем юношеском максимализме. Смерть для меня – это остов автобуса и боль, боль не сравнимая ни с чем, просто Боль. Но почти никто не знает что я уже в семь лет узнала что такое смерть. Никто или, вернее, почти никто.
Я как и жила живу в своем городе, городе N, как у Тургенева и Пушкина, только более промозгло и серо. Семнадцать лет… одиннадцатый класс, выпускной бал, спиртное, мальчики, первые «взрослые проблемы»… Сейчас это так смешно. Я живу в отдельной квартире, просто дядя живет в Москве, он начальник кадетского корпуса, десантник. Иногда он приезжает ко мне и точно заберет меня к себе после выпускного. Чаще меня навещает Игорь, он просто еще кочует по гарнизонам, воюет неизвестно с кем, зарабатывает звезды на погоны и медали на грудь (главное не перепутать). Вот так в 17 лет я предоставлена самой себе, ну почти. Просто дядя научил меня тому, чему потом стал учить кадетов: стрелять из почти всех видов оружия, чистить и разбирать/собирать оное, бегать по пересеченной местности, разрабатывать план боя и вести наблюдение. Мало кто знает об этих моих навыках, эдакая «Никита по-русски», «Джеймс Бонд в юбке». Кроме этого я ходила и сейчас хожу на целый сонм кружков и секций: плавание, танцы, гитара и виолончель, борьба ( ее несколько видов). После трагического случая в десять лет бросила художественное катание на льду – я напоролась на штырь. Иногда этот шрам болит – это значит что случиться что-то плохое… Каждое свое лето с семи лет (а это мой другой отчет жизни) я провожу с дядиными кадетами в лагерях патриотов. Я инструктор. Девушки редко становятся инструкторами, а я стала – это одно из моих достижений. Почти все мое свободное время занято самой собой. У меня шикарный гардероб, компьютер со всеми «наворотами» и проход во все клубы города без face-контроля. Для многих все это мечта. Да я бы все это отдала, если бы мне вернули родителей, поймите мне хорошо с дядей, но родители это… это нечто другое, это родители. Никто никогда не заменит их. Но я живу, я жива и продолжаю жить.
Я хочу стать военным врачом. Да, мне многие говорили, что это глупая затея, но именно этих людей я считаю суперменами. Именно их, а не этих паяцев в разрисованных костюмах. Ведь именно врачи, неважно военные или нет, именно эти «люди в белых халатах» (хотя сейчас редко врач идет в халате) спасают миллионы жизней. Они рискуют своей жизнью ради жизни другого человека, их мы видим впервые открыв глаза (почти все), многих людей они просто отнимают у смерти, на этих людях держится мир, а не на киношных суперменах.
Смерть не хочет щадить красоты,
Ни веселых, ни злых, ни крылатых...
Но встают у нее на пути
Люди в белых халатах…
…Сколько раненых в битве крутой,
Сколько их в тесноте медсанбатов
Отнимали у смерти слепой
Люди в белых халатах….
…И на свете тебя еще нет,
И едва лишь откроешь глаза ты -
Твою жизнь охраняют от бед
Люди в белых халатах…
…Вечный подвиг, он Вам по плечу,
Ваши руки бессонны и святы.
Низко Вам поклониться хочу
Люди в белых халатах…
Именно им хочется низко поклониться, их руки святы, кроме того мои родители тоже были докторами. Но вы знаете, есть на свете три вечных профессии, окутанных ореолом нужды – они никогда не канут в лету: это врач, военный и учитель. Это, на данный момент самые низкооплачиваемые профессии в нашей стране, но пока есть романтики, готовые сложить свою голову, чтобы вылечить, спасти и научить – мир не дрогнет и Вселенная не развалиться. Вот те самые загадочные три кита, на которых стоит планета.
Да, военный врач… мало того что врач, так еще и рядом с военными. Боже, как я люблю военных!

II.

Как я и ожидала, почти сразу после выпускного, дядя забрал меня к себе в Москву. Известно мне это стало еще весною, ведь уже тогда я поехала туда на каникулы и мы купили мне квартиру. Пока я доучивалась, квартиру отремонтировали и теперь она ждала меня с «распростертыми объятиями».
Спустя неделю после бала дядя Сережа позвонил, и сказал, чтобы я собиралась. Он пришлет за мной человека через 5 дней. Я, недолго думая собрала особо важные вещи, которые хотела бы забрать с собой, и поехала погулять по городу. В моем родном городе стоит замечательный, известный на весь мир монумент героям ВОВ, именно туда я отправилась. Странно, но это место действовало на меня успокаивающе, я понимала, что все мои проблемы, по сравнению с тем, что пережили эти люди – пустяки.
Не обошлось и без отгульной. Немногие знали о моих родителях, о том, что я собираюсь в столицу. Нет, поймите правильно, я совсем не замкнутая, просто эта тема причиняет мне боль. Итак, я собрала на одной даче всех своих подруг на 2 дня и сообщила им о моем отъезде. Они меня поняли, сложно не понять девушку, которая едет в Москву из, в принципе, обычного города. Хотя слез было море, нет, два моря.
После этого у меня осталось два дня «старой» жизни, после этого начинался новый отсчет. Я пришла в гости к своей подруге, в доме которой провела достаточно времени. Ее мать уже знала о том, что я уезжаю и мы, как раньше сели за столом пить чай. Отличалось это чаепитие лишь тем, что оно было последним.
- Ну, зачем? Что тебе там делать? Тебя там что, кто-то ждет? – спрашивала тетя Наташа, Валина мама
- Да ждет. Дядя Сережа и Игорь – Игорь к тому времени жил там, иногда все еще принимая участие в командировках в «горячие точки».
- А, ну тогда проще. Но как же твои родители? Вот я бы ни за что свою Вальку не отпустила, или они тоже едут?
- Мои родители погибли – голос предательски дрожит, рана от боли при виде остова автобуса останется со мной на всю жизнь
- Как? Прости, я не знала. Ты ведь никогда не рассказывала – тетя Наташа судорожно извиняется и смотрит на меня со смесью интереса и жалости
- Да, а почему ты никогда не рассказывала? – спросила Валя
- Просто я стараюсь избегать этой темы, она мне неприятна – ответила я. Да, как я могла им рассказать? Они бы тут же записали меня в ущербные и начали жалеть. Конечно, хочется иногда поплакать кому-то в жилетку, но почему-то с их семьей я этого делать не хочу. Не в том смысле, что они мне не нравятся, скорее наоборот, просто у них у самих слишком много проблем, чтобы еще свои на них взваливать.
- А давно это произошло? – с неприкрытым интересом спросила тетя Наташа, Валя укоризненно на нее посмотрела, однако ничего не сказала, ей тоже было интересно.
- Давно, почти 11 лет назад, когда мне было семь… - начала я, вздохнув, и рассказала все. К концу рассказа они обе, и я вместе с ними, рыдали взахлеб.
- Бедненькая… - выдохнули мать и дочь по-очереди.
Так одна единственная семья в этом городе, которая считалась моими друзьями узнала правду. Из моих друзей этого больше не знал никто.
Вдоволь наревевшись я пошла домой спать, завтра был последний день почти-что Помпеи. С утра, ну, где-то часов в двенадцать я проснулась и, помывшись и одевшись, поехала на кладбище. По дороге я купила огромнейший букет красных роз. Я вышла на остановке, от которой до погоста оставалось еще долго и пошла пешком. На кладбище, как всегда, было намного лучше, чем в других местах. Это наверное, потому что там уж точно никто не хочет зла ближнему и никуда не спешит. Я подошла к огромному памятнику на центральной аллее и, невольно, заплакала. Это был камень, на котором были высечены все мои погибшие в тот проклятый день родственники. Пятнадцать лиц и шестнадцать дат: день рождения каждого и один на всех день смерти. Я разорвала букет и по одной розе, ломая им головки, выложила их на гранитную плиту. И все плакала, плакала, и никак не могла остановиться. Люди, которых в будни здесь было немного, проходя мимо меня, смотрели на памятник и, увидев обилие лиц, крестились. А я разговаривала с родителями, как с живыми, я плакала и говорила, захлебывалась словами и слезами, но продолжала говорить… через час я пошла обратно. В голове гудело, как после удара, но на душе было почти легко. Я подошла к кладбищенскому сторожу и, дав ему несколько тысяч, попросила приглядеть за могилой.
- Запросто – сказал дяденька глубоко за пятьдесят, даже по виду не пьющих – мне не в тягость и людям в радость. За какой могилой? Номер скажите.
Я назвала номер, работник побледнел и перекрестился – Это та, в которой 15 человек лежат, вы не ошиблись?
- Нет, я не ошиблась
- Что ж. – Мужичок быстро опомнился – присмотрю.
- Спасибо. – Я ушла, а он некоторое время смотрел мне вслед из окошка своей каморки, потом отошел и, почесав в затылке, сказал – да…
Придя домой, я проверила собранные вещи и стала заниматься своими делами. Завтра я уеду отсюда, если не навсегда, то уж точно надолго. Очень надолго.

Здравствуй, утро последнего дня! Я собрала все вещи, оделась и села ждать, когда за мной приедут. Приехать за мной должен был кто-то из знакомых, дядя обещал с кем-нибудь договориться. В столицу мы должны были доехать на машине, это займет где-то двадцать часов, если без остановок. Я листала журнал, найденный на журнальном столике, когда прозвенел дверной звонок. Наконец-то! Я подошла, посмотрела в глазок и открыла. За дверью стоял Леша, моя большая и чистая любовь. На полном серьезе. Я безумно, до дрожи в пальцах любила этого парня, он недавно закончил дядин корпус и уже служил где-то. Он был старше меня лет на семь и считал меня избалованной девчонкой, которая все делала по – принципу «я хочу – я сделаю, несмотря ни на что». Хотя я явно ему нравилась, уж этого он даже не отрицал.
- Привет! – радостно воскликнул он – ближайшие 24 часа с вами я, Алексей Ремирев.
- Привет. – Грустно сказала я – вещи донесешь или я сама?
- Обижаешь, я же десантник, я не могу позволить хрупкой девушке тащить тяжелую сумку!
- Ну ладно. Ты есть хочешь? – спросила я, когда он отнес все сумки и зашел в квартиру
- Хочу.
Я накормила его и, присев на дорожку, мы пошли в машину. Мы сели, он стал заводить старый, еще советский автомобиль «военного» противно-зеленого цвета хаки. Мотор этого агрегата плевался, фыркал и кашлял так, будто страдал бронхитом.
Тот, кто хоть раз в жизни любил человека, который думает что знает тебя, поймет как мне было больно. Леша считал меня «папиной» дочкой, которая все делает для себя, а ее отец – все для нее. Мой переезд в Москву был для него закономерен: я ближе к папиным деньгам, папа ближе ко мне, любимой.
Люди любят строить замки на песке с самого детства, мы сами знаем что они развалятся с первой же волной, но верим в них, в эти замки. Почему?
Я смотрела в окно и хотела плакать, но не могла – «если души не умирают, значит прощаться – отрицать разлуку» - я не прощалась и не расставалась со своей «малой родиной» - я просто ехала куда-то, Леша посмотрел на меня и спросил
- Что, тяжело?
- А? – я, кажется, совсем потеряла нить разговора.
- Уезжать, говорю, тяжело? С друзьями прощаться, там, с первой любовью?..
- Нет, не тяжело. Грустно.
- Слушай, почему ты со всеми такая разговорчивая, а со мной всегда как разведчик: короткие фразы и никаких эмоций? – Мы уже выехали за черту города, моему взору предстали почти бескрайние пустыни родной земли. Степь, да, степь кругом… Поле, русское поле…
- Потому что ты не поверишь моим длинным фразам и эмоциональным высказываниям.
- Это еще почему? – Он недоуменно вскидывает брови и смотрит на меня с немым вопросом: ты, мол, меня дебилом, что ли считаешь?
- Просто не поверишь и все.
- А ты попробуй.
- Ну, ладно. Мне не трудно уезжать: друзей можно завести новых, все равно, такого друга или подруги, о расставании с которыми можно было бы жалеть у меня никогда не было. А первая любовь… - Я повернулась и посмотрела ему прямо в глаза – от своей первой любви я не уезжаю, я еду к ней.
- Это кто ж у нас такой счастливый?
- Это ты. – Я посмотрела ему прямо в глаза и поняла, что не ошиблась – он мне не верил.
- Да, ладно! – Он хмыкнул, отвернувшись к окну.
- Я же говорила, что не поверишь… - вздохнула я.
- А ты докажи. – Он с вызовом повернулся ко мне – ну, давай раз любишь, значит, тебе это не трудно.
- Останови машину – тихо попросила я. Он остановил и повернулся ко мне, ожидая, наверное, что я выйду из машины и пойду пешком. Но я просто легко скользнула на него, на его ноги. Я выгнулась вперед и спросила
- Прямо сейчас? – Он опешил, но быстро справился с собой.
- Да.
Я поцеловала его, сначала боязненно, нерешительно, потом более уверенно, потом его руки оказались под моей кофтой…
Я пересела на переднее сиденье, он, застегивая штаны, насвистывал какой-то мотивчик. На душе было как-то гадко, словно ты разговариваешь с умирающим человеком, который строит планы на будущее, поддакиваешь ему, зная что жить ему осталось два дня.
Он закурил и, весело посмотрев на меня, спросил
- Что, тронулись? – Я кивнула в ответ, подтянув колени к груди, скукожившись на сидении.
- Твой отец мне башку отвертит или заставит жениться… - Задумчиво сказал он, выдыхая дым – или, того хуже, посадит за изнасилование…
- Не заставит, не отвертит, не посадит. Во-первых, ты не знаешь папу, во-вторых, откуда он узнает – ты что ли ему расскажешь? Кроме того, он не судья, чтобы людей сажать и здесь все было по обоюдному согласию и взаимному желанию.
- Да нет. Ты расскажешь.
- С чего ты взял?
- Схема знакомая: сначала затащить какого-то парня в постель, потом пожаловаться папочке на почти – что изнасилование, папочка, вырывая из головы волосы ставит парню ультиматум: или женись, или в тюрьму. Парень, конечно, женится, папочка покупает молодым квартиру. Happy end, так сказать.
- Да пошел ты! – От обиды мне стало сложно дышать, слезы, как в кино, брызнули из глаз – зачем мне такой муж, как ты? Кроме того, я не проститутка…
- А кто? – он ехидно повернулся ко мне – ну, хорошо, шлюха. – Он выпустил дым в окно. Я просто ничего не ответила и продолжала плакать. Как можно любить такое? Такого циничного и тупого, такого грубого, такого идиота?! Я тут унижаюсь, объясняюсь перед ним, а он… бесчувственная скотина!
Он озабоченно посмотрел на меня раз – другой. Потом съехал на обочину и повернулся
- Кать, ну прости меня – дурака. – Он, как собака, заглянул мне в глаза и протянул руку, чтобы коснуться плеча.
- Убери свои руки. Я же шлюха, потом еще мыть придется. – Я резко дернулась и зло посмотрела на него.
- Блин, я не знаю… ну, дурак я, ну идиот, прости!.. я просто не могу понять зачем такой красивой, умной молодой девушке, у которой ухажеров можно штабелями укладывать, такой оболтус как я? Я не красавец, не гений у меня даже денег нет!..
- Ты идиот. Любят не за что-то, а вопреки. Вопреки здравому смыслу. Кроме того, ты очень даже красив.
- Ну, скажешь тоже. Мне однажды сказали, что я урод, каких поискать.
- У тебя просто немного специфическая внешность. Кроме того, если ты не видишь красоты, это не значит, что ее нет. Просто ты не там смотришь.
Он повернул на себя зеркало и стал вертеть перед ним лицом
- Что-то ничего хорошего не вижу… - он вздохнул и посмотрел на меня. Мои глаза светились любовью – я наконец-то говорила то, что всегда хранила в себе, то, о чем всегда молчала.
- У тебя ужасно красивые и сексуальные уши. – Он повернулся ко мне, посмотрел, вздохнул и сказал
- Да ты извращенка! Прости, что не верил. Теперь я понимаю почему ты такая странная.
- Ты… - я не успела ничего сказать, так как он закрыл мне рот поцелуем
- Молчи, пожалуйста. – Конечно, я замолчала. На время, а потом даже, кажется, кричала, хотя не могу вспомнить точно…

- Кать, ау!!! Очнись! Ты где?! - на меня смотрели папины глаза, он тяжело вздохнул – вернись с неба на землю.
- Я уже здесь.
- Ага, я вижу. Минуты две тебя тормошил, что бы очнулась…
- Ну хватит бурчать! Подумаешь, немного замечталась… - я сладко зевнула и потянулась. – Сессию сдала, работу работаю, третий курс. Что вам еще, гражданин, надо?!
- Да так, ничего. Просто там парень руку повредил. Пойди, глянь, а?..
- Уже бегу. – Я схватила аптечку – чемодан со всеми мыслимыми и немыслимыми лекарствами, которые могут понадобиться, и побежала.
Я поступила в Первый медицинский институт и работала у отца в медпункте, сначала медсестрой, потом фельдшером. «Шесть лет, как долго и как быстро, Прошли они: закончен институт. Ты молод, ты уверен, ты неистов, И вот он впереди – любимый труд…», точно, труд впереди. Кое-как я исполнила свою мечту – я добилась назначения в «скорую помощь на поле боя», как называли себя ее работники. Леша был очень рад, что моя мечта исполнится, мы с ним продолжали встречаться в те короткие моменты, когда он приезжал в столицу.
Однажды мы были у меня дома. Он приехал почти на неделю, из которой уже прошло три дня. Мы были у меня дома и разговаривали, разговаривали обо всем: о кино, о погоде, о новостях, о жизни, и тогда он сказал
- Кать, слушай, я не знаю, как можно это сказать… - он тяжело вздохнул, пытаясь собраться с мыслями – с тобой мне так легко, так просто, как ни с кем. Ты необыкновенная… я хочу, чтобы ты всегда была со мною… Кать, выходи за меня замуж?..
Во время этого монолога я молчала, боясь спугнуть главную его мысль. И вот, мне нужно отвечать…
- Я… - Он закрыл глаза – я… я согласна. – Он радостно посмотрел на меня и протянул бархатную коробочку, в которой лежало кольцо.
К сожалению, наше счастье было недолгим: его не отпускали. К тому времени он был прикреплен к одному гарнизону, и чтобы жениться нужно было получить разрешение и пойти в отпуск, а начальство не пускало. У меня было распределение и меня в течение полугода также никуда не отпускали.
- Ну, что ж тогда через время мы все равно поженимся… - он сказал это уже стоя на перроне, откуда отправлялся в Чечню. В самый разгар конфликта. – Жди меня.
- Я буду ждать… - Сказала я сквозь слезы и долго махала ему, глядя вслед поезду.
Я летала по «горячим точкам», он воевал, мы только иногда разговаривали по телефону и писали друг другу письма, в моем паспорте и кошельке лежали его фотографии – моего любимого ушастого лейтенанта. Однажды я попала в часть, где был он, мой Леша. Нас тогда надолго прислали – у них убили врача и меня поставили вместо него. Мы почти счастливо жили целый месяц. Спустя месяц он пошел «цепью» обследовать с группой близлежащие горы. Он не вернулся…
С ними была потеряна связь спустя пять часов похода. Через день наши вышли на поиски, сказав мне напоследок:
- Ты, Кать, не волнуйся, найдем. Там, наверное, «мешок», вот связи и нет.
Я кивнула, хотя прекрасно знала, что наши рации, тем более рации связи ловят даже в местности полностью окруженной камнем.
На самом деле, как я потом узнала наши ребята шли цепью не очень долго, но устали и решили передохнуть. Среди них были новички, парни недавно начавшие «жизнь» на границе. Они нашли почти ровную полянку и уселись на ней, собираясь покушать, даже еду разложили. Но тут на них налетели «духи». Связиста убили сразу, многих после, в драке. Там живым один парень остался, только он все время молчал, а потом заплакал, он, кстати, тоже скончался спустя месяц.
Но тогда я еще ничего не знала, хотя подозревала – в горах это плевое дело, но тешила себя мыслью, что это проблемы со связью. Те, кто ушел искать Лешу вернулись через два дня. С одним парнем. Без Леши, без моего Леши.
Я еле сдержалась, чтобы не забиться в истерике, мне было больно, я даже, кажется, чувствовала запах жженой пластмассы из сгоревшего автобуса… За что мне все это?! Меня даже пытались успокоить, но один «дяденька», полковник, папин друг отстранил их от меня и сказал
- Отстаньте, сейчас ей ничем не поможешь. Пойдем, дочка, пойдем.
И я пошла. Мы пришли в каморку, которая по идеи была кабинетом завхоза, но самого завхоза там не было. Полковник поставил на стол бутыль со спиртом, банку огурцов и сайку хлеба. Потом достал откуда-то два пыльных граненных стаканы, вытер их, налил спирт и поставил передо мной.
- Пей.
- Не надо…
- Пей, я сказал.
Я выпила, чтоб не выпить, раз предлагают?.. Потом еще выпила и еще, и еще…
Закончилась вторая бутылка и огурцы, полковник лежал лицом в стол и храпел, а мне как будто стало лучше. Я решила выйти проветрится. Когда я вышла из каморки, то увидела солдата, навытяжку стоявшего у двери.
- Кому служишь, солдат?
- Родине служу.
- Ну, служи, служи. У тебя сигаретки не найдется? А прикурить? – он дал мне сигарету «Стрелка», прикурил спичками и вытянулся. – Кстати, «полкана» своего забери. – С этими словами я пошла дальше по коридору.
Солдат заглянул в комнату, увидел полковника, пускающего младенческие слюни, две бутылки из-под спирта и присвистнул, а затем выглянул в коридор и проводил меня восхищенным взглядом. Но этого я уже не видела.
Я шла по темно-синему коридору и курила, на душе было гадко, хотелось выть. Дай вам Бог, никогда не узнать что такое боль, которая оглушает и замораживает тебя, нужно обязательно поплакать, но не получается. А поплакать нужно. Иначе будет хуже. Вы видели когда-нибудь людей с холодными, мертвыми глазами? – они не плакали. Я шла по коридору, который все никак не кончался, но вот показалась дверь. Я вышла на воздух, на улице было раннее утро. Двое ребят стояли у двери на улице, видно шли или в наряд, или из наряда, не важно. Я щелчком отбросила окурок и пошла дальше, к скале. Парни посмотрели на меня и один, заметив направление моего движения сказал
- Слышь, а она не сбрасываться пошла? Говорят, среди тех, убитых ее мужик был…
- Да, тебе какая разница?
- Бабу жалко, красивая баба. Да еще верная, представляешь, у тебя такая была бы…
- Если бы у меня такая телка была, то меня бы здесь не было. Я бы ее дома сидел, сторожил, а не здесь казенную форму просиживал.
- Ну давай за ней пойдем, спасем, если понадобиться?
- Герой херов!.. – солдат в досаде сплюнул – все бы тебе приключений искать на свою з… на свою форму… Пошли, а то не отстанешь же…
Они пошли за мной, но этого я тоже уже не видела, я просто шла вперед, оглушенная болью. Я пришла на площадку, на которую раньше садились вертолеты. Это была старая база, вот откуда и синие коридоры, и комната завхоза. Вертолетную стоянку потом перенесли на более удобное место, а здесь просто был пустырь. Скала. Я села на край и свесила ноги. Вид открывался отсюда просто шикарный, но сейчас мне было не до вида. Раньше мы с Лешей часто здесь сидели, он очень любил это место. При этом воспоминании слезы навернулись мне на глаза и я зарыдала. Я сидела и горько, как ребенок, в ладони плакала, вытирая слезы форменным рукавом.
- Лешка. Ты – подонок!!! – крикнула я на всю мощь легких – ты оставил меня одну, ты трус, а я тебя любила… идиотка… почему ты умер?!.. – я не могла сдержать слез и стона, у меня начиналась истерика.
- Ты … ты… как ты мог?!.. как я теперь без тебя?!..
- Солнышко, успокойся. – Я огляделась в поисках говорившего, но никого не увидела. Оба на, галлюцинации, допилась.
- Я из-за тебя теперь голоса слышу! Это все ты виноват!..
- Не виноват я, не виноват. Я не специально.
- Кто там, что за шутник издевается над бедной женщиной?! Выходи, я тебе морду набью…
- Да, уж, бедная… да я это, я. Леша твой.
- Так ты же умер…
- Ну, ты так кричала, что я тебя услышал. Души, если ты не знаешь, до сорокового дня на земле.
- Я сошла с ума.
- Да не сошла ты. Настоящий я. Хочешь, скажу тебе что-нибудь то только ты и я знаем? Спрашивай.
- Ну… Ладно, какое мое любимое белье?
- Комплект из прозрачной красной ткани с цветами. Мы его с тобой вместе покупали, помнишь там еще кабинки такие, узкие, неудобные…
- Понятно…
- Солнышко, Катечка, я хотел сказать, чтобы ты никакими глупостями голову себе не забивала, типа траур. Сорок дней отпоют и все. Ты молодая, красивая, найдешь себе еще кого-нибудь. Только не страдай
- С чего ты взял что я страдаю? Ничуть. Просто я возмущена твоим поведением… ты оставил меня… - кажется спирт начал действовать. – Ты обо мне подумал?! А!? Кто тебе умирать разрешил?!
- Милая, успокойся… - но я, как будто не слышала его, слезы катились по щекам – Катюш, Кать, успокойся… Ну, будет у тебя еще счастье, найдешь себе мужика нормального, а не такого как я. Я хоть умер мужчиной, в бою, с любимой, которая ждет дома. У меня в жизни хорошего было – только ты и ты в постели.
- Похабник! Ты даже там про постель думаешь!
- Конечно. Милая, здесь время лимитировано. Я больше разговаривать не могу. Кать, я тебя любил и люблю. Я всегда буду с тобой. Ты только не плачь. Я навсегда твой. Твой Ремирев Алексей.
- Леша!..
- Прощай – его голос, такой любимый, такой родной как будто растаял.
Я легла на камень и завыла, жалобно, по-волчьи. Я каталась по камню и рыдала в голос, выла и плакала. Минут через двадцать я встала, отряхнулась и пошла. Пошла в новую жизнь. Новую жизнь без моего Леши. Моего любимого Леши.
Боже мой, как я люблю военных!

III.

После того случая прошло два года. Два долгих года. Но человеческая психика пластична, да и память убирает неприятные моменты, помня в большинстве своем только хорошее.
Из той части я сначала перевелась обратно «на вертолеты», но потом, как раз через два года меня перевели в опять таки приграничную военную часть. Более спокойную, если конечно существуют спокойные пограничные заставы. «…С этой точки за тобою вся страна…», да, глядя на это, кажется что вся страна такая же – далекая, заброшенная, но кому-то родная и нужная.
Теперь «моя» военная часть находилась далеко-далеко от ближайшего населенного пункта. Конечно не считая выросшего рядом с ней городка, где жили родственники военнослужащих. Я прилетела в ближайший областной центр после двух недель отпуска и решила спросить у кого-нибудь, как мне легче добраться в расположение части. Никто мне не ответил, наверное, большинство не знали как к ней можно добраться. В конце концов я подошла к водителю старых «Жигулей», который тщетно пытался отогнать мух от своего арбуза. Я подошла и спросила, не знает ли он как добраться туда-то и туда-то, в ответ на что он вытер губы салфеткой и сказал
- А, к воякам что ли? – очень интересный вопрос, учитывая, что я стояла перед ним в военной форме – знаю, как не знать. Тебе туда ко скольки надо?
- Где-то к двенадцати. Успеем?
- Успеем, как не успеть? – он тяжко вздохнул, потянулся, вытер руки салфеткой и сказал – где там твои вещи? Тащи. Я их в багажник засуну.
Я принесла вещи, всего две сумки: одна маленькая, другая еще меньше. Он со скрипом открыл багажник, сунул мои сумки, весело хмыкнув
- А что это так мало?
- А зачем мне много? Форму выдадут, а без формы можно только в городе. Город далеко, так что туда не наездишься…
- Понятно… - конечно, что ж тут непонятного? – а ты надолго?
- Эт как получится, может на год, может дольше.
- Ясно. За дорогу я по-божески возьму. Вы, вояки, народ не богатый. Не правда ли, товарищ капитан?
- Так точно. – Отрапортовала я и уселась на заднее сиденье – а долго туда ехать?
- Да час, точно, а там как получится.
Часа ему хватило. С ветерком так доехали, миленько. Он расспрашивал меня зачем я в военные подалась, я его о местности. В общем, весело доехали. Он остановил мне прямо у ворот
- А как тебя зовут то, товарищ капитан?
- Катей меня зовут. Екатериной. Гронина Екатерина, капитан санитарных войск! – шуточно отрапортовала я, щелкнув каблуками.
- А меня все дядей Васей зовут, вот и ты зови.
Он выгрузил мои вещи и захлопнул багажник.
- Ну, Бог даст, свидимся!
- Свидимся. – И старые «Жигули», тарахтя и воняя бензином, уехали. Уехали обратно в райцентр.
Я поставила сумки на пыльный асфальт и осмотрелась. Нет, ну какая же красота! Вокруг лес, лес и лес, одна лишь немного раздолбанная дорога уходила в даль, немного петляя. Я подошла к воротам и тщетно попыталась найти звонок или калитку в походную, но ничего не было. Тогда из какой-то совсем невидимой калитки выглянул солдат и резко так спросил:
- Стой, кто идет? – от неожиданности я подпрыгнула и гневно оглянулась на него
- Гронина Екатерина, переведена в вашу часть. – Он оглядел меня с ног до головы, посмотрел на погоны и, козырнув, сказал
- Ожидайте.
Я постояла с минуту, про себя ругаясь очень нехорошими словами. Как только я уже хотела стучать в ворота к наглому дежурному, он, в смысле ворота, сами распахнулись.
- Здравия желаю, товарищ капитан! – отдав честь сказал тот самый дежурный – Добро, так сказать, пожаловать в нашу часть!
- Вольно. – Скомандовала я, осматриваясь. Место было знаменательное: достаточно чисто, с неуловимым казенным колоритом, деревья и тротуары выкрашены в белый цвет, трава в зеленый. Примечательно, что в белый цвет были выкрашены и ели, и березы, и даже сирень, видно попался какой-то шутник, который изуродовал бедный куст. Дежурный в это время занес мои вещи на территорию части и зарыл ворота. К нам приближался какой-то офицер. По виду молодой, хотя кто их разберет?
- Добрый день. Добро пожаловать! – сказал майор, протягивая мне руку – ничего не скажешь, странное приветствие для человека в форме.
В ответ я улыбнулась и, щелкнув каблуками произнесла:
- Капитан Гронина, прибыла в часть такую-то дробь такую-то по приказу за номером таким-то! – и протянула руку в ответ. Он поцеловал ее и оглядел меня с ног до головы, в который раз.
- Меня зовут Сурен. – я наконец-то разглядела его: это был хорошо, даже, не побоюсь этого слова, великолепно сложенный мужчина, внешности, свойственной сербам и армянам, ума не приложу, как в нем вязались такие качества?! Он галантно взял мои вещи и сказал – позвольте препроводить вас в вашу комнату?
- Очень своевременно, учитывая, что вы уже взяли мои вещи, и мы уже идем. – В ответ он засмеялся и сказал:
- А ты не такая, как о тебе рассказывали.
- Вам, наверное, рассказали, что у меня вставная челюсть, протез вместо ноги, я картавлю и разговариваю, как пиратский попугай?!
- Ну, почти.
- Приятно поразить такого мужчину. Можешь рассказать мне о вашей части?
- Типа экскурсию провести? С огромным удовольствием! Рад, что об этом ты попросила именно меня.
- Надеюсь, не прогадала…
- Совсем нет.
Он занес мои вещи в какой-то барак, попутно объяснив, что это мои дом на ближайшее время
- Это наше общежитие, не бойся: ни клопов, ни тараканов, ни начальников там нет. Это прачечная, но вещи, кроме постельного белья туда сдавать не рекомендую: там кроме формы и белья ничего стирать не умеют, да и форму так себе. Это душ солдатский. Это офицерский. Это столовая. Премерзкое заведение, надо сказать, хотя готовят неплохо, но ведут себя отвратно, разговаривать совсем не умеют. Это казармы, это начальственное здание.
- В смысле начальственное?
- Ну, штаб.
- Так ли, сами начальники что ли строили?
- Нет, конечно, солдаты.
- Понятно, что ж тут непонятного. Пойду к начальству зайду. Доложу о прибытии.
- Удачи! Если что, я в казармах.
- Пока!
Пока что все очень мило. Будем надеяться, что так все и останется. Я вошла в начальственный корпус. Как это окрестил Сурен, и осмотрелась. Штаб, он и есть штаб, казенный колорит. Стиль – сталинский ампир, зеленая дорожка, почти съеденная молью, стены гнусно-зеленого цвета. Благодать для чиновников, так сказать. Я постучалась в неповторимо-начальственную дверь, и, услышав «Да!», зашла.
- Капитан Гронина, прибыла в часть такую-то дробь такую-то по приказу за номером таким-то! – отрапортовала я, немного прикрыв глаза, щелкнув каблуками и вытянувшись в струнку.
- Вольно – скомандовал пожилой генерал, незнамо почему засланный в эти далеко не стратегические места. – Я генерал Иванов – я не удержавшись хмыкнула, он неодобрительно посмотрел на меня, снял очки, поднялся из кресла, сразу стало видно, что он – прирожденный генерал. – Тебе показали заставу?
- Да, показали.
- Так вот – не обращая внимания на мои слова, он продолжал – я даю тебе в руки волю делать с ней, что хочешь. И говорю, нет, прошу : сделай ее нормальной. То, что говорят о тебе, заставляет задуматься, но я не задумываясь даю тебе в руки почти всю власть, нужную для переделки этого – он указал пальцем за оконное стекло и обернулся ко мне – в нормально организованную военную часть. Ты свободна!

Генерал Иванов чем-то неуловимо напомнил мне Фагота-Коровьева из Булгакова, рыцарь, который когда-то неудачно пошутил, прошутил намного дольше, чем ожидал. А иначе, что делать еще не старому, явно боевому офицеру в этой глуши?
Я зашла к себе в комнату – нормально, жить можно, и, взяв рабочие книжки, пошла в медпункт, мою рабочую обитель на ближайшее время.
- Что это такое?!!! Нет, я спрашиваю: ЧТО ЭТО ТАКОЕ!!!?
Это… это… это нечто. Грязь. Грязные окна, двери, стены, белье и санитарка с медсестрой.
- Здравствуйте! – хором сказали две клуши в грязно-белых халатах.
- Что это?!! – пальцем я указала на пробегающего мимо меня таракана
- Таракан
- Ясно. А теперь еще вопрос: какого черта он тут бегает?!!
- Но…
- Сейчас мы с вами будем убираться… - как потом сказали я произнесла это чересчур зловеще.
Санитарочка, которую, как потом выяснилось, звали Верой, сбегала к завхозу, выпросив у него хлорку, тряпки и тому подобные вещи. Часа два мы убили на прихожую, где должен был сидеть врач. Лишь после этого я рискнула поставить свои книги на стол. Еще два часа мы драили не настолько грязный, но объемный лазарет, где, собственно, больные и содержались. Попутно я выгнала оттуда двух солдат, которые прикидывались больными, а сами в тихую глушили украденный спирт и ходили в «самоволку». Потом, утирая пот, мы уселись на еле стоящие стулья и тяжело вздохнули.
Утром было построение. Боже, как я люблю военных! Очень красивое зрелище: куча парней и мужчин в форме, с суровыми лицами и погонами стоят в идеально ровных колоннах. Это почти балет. После построения меня представили личному составу. Личный состав представлял собой некоторое количество офицеров от лейтенанта до полковника плюс генерал. Среди них был и Сурен. Рядом с Суреном стоял высокий брюнетистый капитан. Все офицеры пожали мне руку и назвали свое имя, я, естественно, никого не запомнила. Единственный, кого я знала и на кого обратила внимание – это Сурен, все остальные лица слились в единую грязно-зеленую массу. Но в толпе я видела его не потому, что он мне очень понравился, а потому что я чувствовала в нем что-то близкое и понятное мне. После этого феноменального «знакомства с личным составом» ко мне подошел мой знакомый с капитаном-брюнетом.
- Ну как тебе наша компания?
- Да ничего, для сельской местности сгодиться – они оба улыбнулись.
- Кстати, можешь звать меня просто Димой – сказал брюнет-Дима, и они откланялись.
Я пошла наводить шороху в столовой, в которой в это время никого, кроме персонала быть было не должно.
- Здравствуйте! – громко сказала я, войдя в столовую. Вокруг было не так чтобы чисто, но не как мед. пункте.
- Здорова! – ответила мне толстая баба, вытирая руки замусоленным полотенцем, которое она потом бросила наподобие стойки. – Те чо надо?
- Да я в эту часть приквартированна, в медпункт – замялась было я
- Ну и иди в свой медпункт, или ты заплутала?
- Тут плутать то негде
- Эт точно. Меня Валей зовут – она улыбнулась, и от этого ее лицо стало похоже на лицо доброй тетушки – ты, милая, не пугайся, я сначала со всеми так. А ты молодец, не растерялась. Стало быть к нам?
- Ага. Слушайте, Валентина…
- Михайловна.
- Валентина Михайловна, надо бы обсудить всякую всячину с начальницей и группой…
- Какой группой?
- Ну, с работающими.
- А… Эт можно. Девки, подь суды!!! – зычно крикнула она, во всю мочь легких. На зов явились три тетушки, две девушки и две женщины. – Эт вот наша группа.
- Здравствуйте – неслаженным хором откликнулись «товарищи рабочие»
- Здравствуйте. Я теперь буду работать в медпункте, но в мои обязанности входит еще и присматривать за чистотой в казармах, в душе и в столовой и меню.
- Ясно. Проверять будете? – спросила одна из девушек
- Ну, сначала давайте познакомимся. Меня зовут Екатерина Сергеевна. А вас?
- Меня Нюша – сказала та девушка, которая боялась проверок
- Меня Ксюша – сообщила вторая девушка
- Анна Семеновна – это уже тетушка
- Маргарита Семеновна – вторая тетушка
- Ольга Семеновна – третья тетушка
- Вы что сестры? – спросила я
- Да, сестры.
- Меня Машей зовут – сказала женщина
- Меня Дашей
- Ну а со мной ты уже знакома – сказала Валентина. – Ну как группа?
- Пока хорошо. Ну показывайте мне свою обитель.

В общем и целом спустя месяц мы привели часть в должный вид, за моей спиной перестали шептаться и генерал Иванов был мне очень благодарен. Часть была приграничная, но сравнительно спокойная, так что даже в медпункте работы было немного. Дима стал часто заходить ко мне попить кофе, иногда с Суреном, иногда один. Мы много разговаривали. В отличие от всех парней, с которыми я когда-либо общалась, он был почти идеалом мужской красоты, в моем понимании. Он был высоким брюнетом с темно-серыми глазами, поволжского типа: крупные мужественные губы, тяжелый подбородок, шишковатый лоб, небольшие глаза, достаточно крупные уши. Мне он очень нравился. Вскоре у нас с ним совпали дни увольнительных, и мы вместе поехали в город отдохнуть (кстати, когда мы уезжали Сурен как-то значительно пожелал нам доброго пути и подмигнул Диме. Не просто так дни совпали, ох, не просто…). Вернулись мы держась за руки. Если так можно сказать, то мы начали встречаться. Где-то спустя два месяца после начала наших встреч ко мне в медпункт зашел Сурен. Вообще то, он часто заходил, но в этот раз он был какой-то до неприличия загадочный.
- Привет. Можно?
- Конечно! – он зашел, сел на стул напротив меня и устало вздохнул:
- Только что с наряда.
- Устал? – заботливо спросила я – тебе чаю или кофе?
- Кофе. В этом захолустье только у тебя есть удобоваримый кофе.
- Спасибо на добром слове.
- Не за что. Слушай, - вздохнул он, отглотнув из кружки и мечтательно закрыл свои азиатские глаза – повезло Димке с тобой: умная, красивая, готовить умеешь и кофе есть…
- Ну, кофе – это, конечно, круто. Смотри, не сглазь, а то придется «Ленинградское» пить – он скривился – А что так тяжко вздыхаешь? Завидно?
- Завидно.
- Что это ему там завидно?! – радостно спросил Дима, распахивая дверь в кабинет
- Да вот, тебе завидую – такую девушку отхватил…
- Да, классная правда? – прошептал Дима, обнимая меня за плечи.
- Что это вы меня нахваливаете? – очнулась я, размякнув под его руками
- Ничего. – Как-то слишком поспешно выдохнули оба.
- Товарищи капитаны! – грозно сказала я, освобождаясь от рук Дмитрия – что происходит? Я желаю знать.
- Ничего. Просто решили зайти, кофе попить…
- Пейте на здоровье, но объясните, чего это вы меня, как на рынке нахваливаете?
- Искренне радуемся, что ты у нас такая замечательная есть!
- Черт с вами. – Теперь уже я устало выдохнула и села обратно на стул – пытаться вызнать у этих двоих что-либо никогда ни у кого не увенчивалась успехом. Эта «сладкая парочка» даже в «военке» славилась дружбой не-разлей-вода и молчанием на допросах, которому позавидовала бы Зоя Космодемьянская.
- И с бабой тебе повезло, и с начальством, и с друзьями… – задумчиво продолжал Сурен
- Ага!.. – радостно кивнул Дима и, посмотрев мне в глаза, прокричал – мне дали майора!!!
Празднества по этому поводу продолжались около недели. От заставы разило на километр, да и деньгами была обеспечена вся округа – военные пили самогон и спирт, а они в достатке были у каждого жителя. Но потом, спустя где-то полгода после моего прибытия в часть граница стала волноваться. Часто ловили «зайцев», да зайцев не простых, а то вооруженных, то с пакетом наркотиков за пазухой, то с до безобразия знакомыми лицами, которые снятся каждому человека, воевавшему в Чечне. Частые рейды давали свои плоды, но слишком много раненых возвращалось назад. Потом некоторые перестали возвращаться, в часть прилетало подкрепление, но оно ничего не давало. Люди волновались: женщины прижимали к себе детей, мужчины сурово хмурили брови и поминали погибших, начальство ругалось матом, пило, не закусывая, и задумчиво потирало в затылках. Погоны сыпались, как горох.
- Дим, мне страшно – однажды сказала я, выйдя из операционной, где не смогли спасти молодого парня – срочника
- Не бойся – он прижал меня покрепче и поцеловал.
На следующий день ранили Сурена. Он выжил и остался в части, но стал намного серьезнее смотреть на вещи.
- Женись – сказал он Димке, когда меня не было рядом с ними
- Я сам так думаю, но сейчас время не подходящее…
- Идиот, самое время. Послезавтра мы с тобой идем в цепь в горы. Предложи ей выйти за тебя замуж, я знаю, ты давно еще кольцо купил…
- Откуда знаешь?!
- Сын, не учи отца… Сам такой. Я бы купил, а если я бы купил, значит, и ты тоже.
- Ну, «отец», даешь… ладно, будь что будет.
На следующий день у меня заканчивалось дежурство, я устала. Когда я пришла в свою комнату, там уже был Дима. На столе стояли свечи, в вазе были цветы.
- Дорогая… - начал он – присаживайся.
- К чему такое чудо? К дождю? Или в лесу все ежики погибли?
- Нет, я наконец-то принял самое серьезное решение в своей жизни. Я предлагаю тебе выйти за меня замуж.
- Ты это серьезно???
- Конечно, ну так ты согласна?
- Да. Я согласна.
Праздничный ужин удался на славу, я даже забыла, как я устала. Завтра у него «цепь». На следующий день он уходил. Поцеловав меня на прощанье, он сурово пригрозил пальцем и сказал
- Я обязательно вернусь. Смотри, не гуляй, а то всех перестреляю…
- Я буду ждать. – Кольцо, которое он мне подарил, грело душу, и я пошла работать. Как это ни странно, но он вернулся. Правда, через три недели на заставу напали.
Ночью я проснулась от сирены. Затем было: «Застава, в ружье!», Димы рядом не было (к тому времени мы уже спали в одной комнате – начальству своих дел хватало, так что на нас они не обращали внимания). Я действительно испугалась. Одевшись, я побежала вниз, в санчасть. По дороге узнала, что чеченцы, а застава была на границе с Чечней, у самых подступов. Нам раздали автоматы и запасные рожки, мы в ответ достали носилки. Вокруг заставы были окопы, в которых уже лежали бойцы. Диму я уже не видела. Затем был ад. Первая волна нападающих захлебнулась и дала нам передышку. Подсчитав потери, мы схватились за головы. Подкрепление заставляло себя ждать. Пошла вторая волна, она тоже захлебнулась, но сейчас победа была труднее. Мы сидели в окопе и пересчитывали живых и оружие. Вдруг среди убитых я увидела Диму. Меня захлебнула знакомая уже волна боли и ярости. Я схватила автомат, два рожка и выскочила вперед. За мной раздалось: «В атаку!». Вскоре пришло подкрепление, все пошло легче. Мы смяли врага. Я села на лавочку в остатках части, поскольку бой докатился и до самой ее территории. Я просто плакала. Ко мне кто-то подошел и стал говорить что-то успокаивающее, но я ничего не слышала и не понимала. Почему мне такая судьба?! Мне что, всю жизнь невестой мертвых ходить?!! Трусы, даже жениться не смогли, только «обневестились»! от этих мыслей я зарыдала еще горше. Истерика поглотила меня.
Награды нам вручал сам президент. Торжественно благодарил за подвиг, сетовал на малое количество таких бойцов, пожимал руки и восхищался. Теперь я была майором, героем России, имела кроме этого еще много наград, незалеченные раны на душе и зарубцевавшиеся на теле. И Сурен, и Дима погибли в том бою, посмертно они удостоены звания Героя РФ. Посмертно, какое страшное слово.

IV.

Вскоре я перевелась в госпиталь, хватит с меня этого экстрима. Где-то год я спокойно работала, а потом решила пойти в отпуск. На два – три месяца. Начальство сначала не соглашалось, но потом отпустило, посоветовав отдохнуть на славу. Благо, много врачей в тот момент не требовалось, а ко мне относились трепетно, как к герою, женщине, «вдове» и хорошему специалисту.
Впервые за полтора года я посещала не гарнизонный универмаг и не продуктовый магазин, а магазин с одеждой. Модной, красивой и дорогой одеждой. У меня было еще много денег, оставленных мне родителями, кроме того Героям тоже деньги дают. Я отрывалась по полной программе. После магазинов и парикмахерской я пошла в туристическое бюро. Там меня долго спрашивали где, как, сколько и на какую сумму я хочу отдохнуть. Неужели непонятно, что если бы я все это знала, то не пошла бы в бюро?
В общем, путевку я купила на черное море в затерянный на берегу санаторий. Вылет был через неделю. Эти семь дней я наконец-то пообщалась с отцом, позвонила брату и бесчисленным друзьям. Брат в это время уже служил где-то на севере нашей священной родины. Во вторник я ехала в аэропорт на такси, в багажнике лежала огромная, по моим меркам, сумка. Вылет, как ни странно, произошел вовремя, посадку прошли успешно. Меня поприветствовал кто-то из знакомых на таможне, а потом (я видела из-за стекла) всем рассказывал кто я такая, показывая на меня пальцем и описывая как я выгляжу. Я давно научилась распознавать такие вещи. Летели мы недолго, часа три, и приземлились в уже стандартном аэропорту города Адлера. Там нас встретил автобус от турфирмы, который должен был отвезти нас в пансионат.
Номер люкс – это, по меньшей мере, прикольно. В дорогой гостинице – это круто, здесь же были отдельные домики, полностью автокефальные: с кухней, спальней, гостиной, телевизором и санузлом. Вход с террасы, на террасе столик со стульями, маленький диванчик. Лестница – три ступеньки, и вид на недалекое море. Красота, утопия, идиллия…
В первый день я просто валялась на пляже, греясь, загорая и смывая соленой водой все, что оставило неизгладимый след. Познакомилась с довольно милым барменом (в пансионате было все, как у взрослых: свой пляж, на пляже зонтики, лежаки и бар с барменом и официантками). Бармен-Павлик рассказал, что сейчас постояльцев немного: всего человек десять, вода нынче хорошая, солнце немного жаркое, есть дайвинг и всякие развлечения. Прямо так и сказал, именно такими словами, при слове «развлечения» он загадочно посмотрел на меня и подмигнул. Я пожала плечами, взяла свой вишневый сок и пошла обратно к своему лежаку.
На соседних лежаках народу, действительно, было немного: семья из пяти человек, семья из троих, пожилая супружеская пара, две развеселые девушки, мужчина и я. Мужчина, кстати, был ничего. Крепкий такой, где-то на голову выше меня, бывшая когда-то очень спортивной фигура, теперь – самое то, что нужно. Он лежал, закрыв лицо соломенной шляпой-подарком пансионата. Я заинтересованно посмотрела на него и решила завести курортный роман. Давно я с мужчинами как с самцами не общалась, давно… На следующий день я пошла в город купить фруктов и посмотреть, куда здесь можно сходить – благо времени у меня было немеренно. Но вдруг меня что-то насторожило, было что-то несоответствующее окружающему пейзажу – я присмотрелась и поняла, что это тот самый постоялец, на которого «я положила глаз». Он шел за мной от самых ворот – этим и привлек мое внимание. Я облегченно вздохнула – от отдыха я ждала только приятных впечатлений.
В конце концов мы с ним познакомились – его звали Григорий. А произошло это так: я пошла спросить насчет занятий дайвингом – можно ли мне, имеющей разрешение и прошедшей курсы, самой, без инструктора посетить глубины? Мне ответили, что слишком много профессионалов для одного пляжа, мол вон тот человек тоже говорит, что умеет – с ним и плывите. Этим «профессионалом» и оказался Григорий. С каждым днем он нравился мне все больше и больше и это меня пугало – я боялась любить кого-то. Но он помог мне преодолеть этот страх. Оставшиеся две недели мы провели вместе: мы не только валялись в постели, но и плавали, загорали, ходили в город и на экскурсии, на рынок. Он сказал, что работает частным предпринимателем – он совладелец ЧОПа, я сказала что работаю простым врачом в городской больнице, оба мы были из Москвы. Мне было не просто хорошо, но я была счастлива!
Наши отношения продолжились и в столице. Мы встречались, жили попеременно то у меня, то у него дома. Искренне радовались и ходили на работу. Кстати, я так и не сказала ему, что работаю в военном госпитале.
Сегодня шесть месяцев с тех пор, как мы начали встречаться. Я приготовила великолепный ужин и ждала, когда же Гриша придет с работы, у меня был сюрприз для него. Мы поужинали, он подарил мне букет роз. Потом, спустя часа два, мы разговаривали, лежа в постели
- Кать, ты знаешь, мне очень хорошо с тобой – сказал он, глядя мне в глаза – я не хочу тебе врать.
- А ты мне врешь? – страшная догадка пронзила меня – только не говори, что ты женат и у тебя куча маленьких деток…
- Нет, совсем нет. Что ты? У меня есть только ты. Просто… я не охранник.
- А кто?
- Понимаешь… - начал было он, но потом просто встал и вышел из комнаты. Он вернулся, неся в руках маленькую красную книжицу – вот, посмотри.
Я взяла «корочки» в руки и онемела – он оказался гвардии майором. – От удивления я начала судорожно хохотать. Потом, встала и прошла за своим удостоверением. Когда он его увидел, мы начали хохотать вместе. Спустя пятнадцать минут после неожиданного приступа веселья, он вытер набежавшие слезы и спросил
- Кать ты выйдешь за меня замуж?
- Нет. Не выйду. Но не потому что ты врал, а потому что ты военный. Я хочу живого отца своим детям. Знаешь, я полагаю, что нам надо расстаться.
- Что? Расстаться?! Но почему?! Тебе что со мной плохо?!
- Нет, мне с тобою хорошо, но я не хочу мужа военного – я неофициально дважды вдова и я не хочу вновь потерять любимого.
- Ты что меня не любишь?!
- Люблю, но…
- Что «но»?! я ничего не понимаю!..
- Идиот…- в полголоса выдохнула я
- Я идиот?!
В конечном счете этот разговор окончился тем, что он собрал свои вещи и ушел, хлопнув дверью. Больше я его не видела очень долгое время. Мне было грустно и больно, потому что я действительно его любила, искренне, но я не хотела вновь остаться без любимого, я и так уже два раза лишилась этого светлого чувства. Я сама не могла себя понять, наверное, я поступила неправильно, но, к сожалению, сделанного не воротишь…
Я пыталась пережить разрыв с Григорием, как ни странно, но это давалось мне не редкость сложно – у меня постоянно было плохое настроение, я почти потеряла аппетит и заметно похужела. Это заметил даже отец, которого я посещала очень часто. Через неделю я поняла, что это слишком для простого нервного расстройства и пошла к врачу. Терапевт направил меня к гастроэнтерологу, гастроэнтеролог к гинекологу.
Врач что-то писала в моей амбулаторной карте, когда я, одевшись, вышла из-за ширмы.
- Вы замужем?
- Нет.
- Постоянный партнер?
- Был.
- Ну чтож, девушка, я вас поздравляю! Вы беременны.
- Как?
- Просто. Вам выписать направление на аборт?
- Нет, что вы? Спасибо вам, доктор! Я пойду.
Она что, с ума сошла, аборт?! Какой аборт в моем возрасте?! Я, конечно, не старуха, но аборт мне противопоказан. Кроме того, я хочу ребенка, ну и пусть, что он растет без отца. Я сама его выращу. Отец на мое заявление отреагировал спокойно, только спросил
- Кто отец?
- Он далеко. Я не хочу, чтобы он знал, что у меня будет ребенок.
Конечно, отец долго допытывался, но я ничего не ответила. Как не ответила и друзьям, и знакомым, и даже брату. Игорь, приехал со своего севера в отпуск и когда узнал, что я беременна без мужа пришел и сказал, что как только узнает имя негодяя убьет его. Не убьет… потому что не узнает.
Черт возьми, может я сумасшедшая, но я люблю его! Моего майора! Военного! Но ничего ему не скажу… пока.

Григорий тем временем после разрыва со мной ушел в запой, хотя никогда не злоупотреблял спиртным. Он просто ужасно любил меня. Однажды, проснувшись после двухнедельной пьянки он одел форму и, придя к начальству, подал прошение отправить его в командировку, в «горячую точку». Начальство покрутило пальцем у виска, но взглянув, в налитые кровью, с перепоя, глаза согласилось. Он попал на Кавказ.
Спустя четыре месяца после разрыва к нему в часть попал один мой знакомый. За бутылкой он рассказал Грише обо мне, беременной – безмужней и сказал, что сам, своими руками задушит того, кто бросил такое сокровище как я. Когда Гриша услышал мою фамилию и узнал, что я жду ребенка от него (а больше не от кого!) он схватился за голову и побежал к начальству. Но его не отпустили даже на неделю – на его территории назревал конфликт и его присутствие было обязательным.
Из части его отпустят уже спустя полгода после приезда моего друга. Он приедет в Москву трижды Героем РФ. Но это будет потом.

Какой ужасной жизнью живут беременные женщины. Мало того, что первое время может быть токсикоз, так потом вообще – спина разламывается, постоянно хочется есть, вместо одежды приходиться носить какие-то балахоны, да еще все носятся с тобой, как со стеклянной! Ужас. Восемь месяцев пролетели, как один – сплошные походы по врачам, по курсам и т.п. Врачи обещали близнецов. Так и получилось. Дети родились в конце октября. Роды были не очень сложными, хотя и детей было двое. Акушерка даже сказала, что первый раз, на ее памяти, «близнецы» прошли так легко. «Счастливая!» - сказала она – «я – говорит – одного рожала, так больно было, будто тройню!»
Встречать меня из роддома приехали почти все мои близкие друзья, их набралось человек двадцать. Я вышла на крыльцо с двумя свертками – у меня родились два мальчика-близнеца. Я назвала их Рома и Миша, почему-то именно эти имена я произнесла, как только их увидела. Мальчики оказались не очень тихие, но и не крикуны – кричали только по особым случаям, ночью всегда молчали. «Счастливая!» - завидовали знакомые, дети которых не умолкали ни на минуту.
Когда парням исполнился месяц, в моей квартире раздался звонок. Посмотрев в глазок я увидела только букет цветов и военную форму. Я открыла дверь. Там стоял Григорий в парадной форме
- Привет. – Сказал он, протягивая мне букет
- Привет. Проходи. – Я впустила его в квартиру и закрыла дверь – чем обязана?
- Кать, я люблю тебя. Я не могу жить без тебя. Я знаю, о том, что у нас есть ребенок. Я хочу жениться на тебе, я хочу быть рядом с тобой и с нашим ребенком.
- Я родила близнецов. Но эти дети только мои.
- Не ломай комедию. Кать, я знаю, ты на меня обижена, но я также знаю, что ты меня любишь и знаю, как тяжело расти без отца. Иди ко мне – он распахнул свои объятия, и я, плача, примкнула к его груди – дурочка моя, моя девочка – шептал он, гладя меня по волосам, а я плакала не переставая – я тебя люблю…
- Я тебя тоже – сказала я, хлюпнув носом.
Какая же я была дура! Как я люблю военных!!!

V.


Хотите верьте, хотите нет, но у нас почти все было хорошо. Мы поженились. На бракосочетании я была в великолепном белом костюме: пиджачок и длинная юбка почти до полу, Гриша был в парадной форме – идти в чем-либо другом он отказался. Свадьбу гуляли три дня и все три дня пили в три горла. После этого мы с детьми поехали в гарнизон, где сейчас была расквартирована Гришина часть. Там дети ходили в детский садик, их отец – на службу, я работала в медпункте. Затем, было еще две части, новые звания, новые сослуживцы и старые друзья, новые казусы. В конце концов, когда детям было по десять лет, мы осели в части, расположенной в недалеком Подмосковье. Тогда мы обвенчались и он сказал
- Теперь ты от меня никуда не денешься!..
- А я и не собиралась.
Однажды зимой поздно вечером Гриша вернулся домой не просто пьяным, а пьяным «в дребадан». Сначала мы с Мишей и Ромой его ждали, потом я отправила детей спать, а сама села читать книжку. Скрежетание в замке раздалось где-то около пяти утра. Я зевнула, отложила книгу и пошла открывать. Любимый муж ввалился в прихожую как куль с погонами. От него за версту разило сивухой. Я спокойно отношусь к алкоголю – на мой взгляд, никто не имеет права запрещать человеку делать то, что он хочет. Кроме того, в нашей стране считается что мужчина который не пьет или больной, или странный, но его точно нужно опасаться. Короче говоря, Гриша еле-еле «вошел» в квартиру, я стала стягивать с него куртку и развязывать шнурки
- Убери от меня руки! Муж усталый пришел домой, а ты даже не поздоровалась!.. – он с пьяным упрямством вновь натягивал не себя куртку
- Гриш, успокойся, дети спят.
- Дети… о детях ты думаешь, а о муже?! – я медленно начала закипать
- И о муже тоже думаю.
- Думаешь… еще неизвестно от кого ты этих детей родила…
- От тебя – резкий, как волна гнев захлестнул меня, принеся с собой боль. Обожгло меня этими словами. Я зло посмотрела на мужа, он кажется начал понимать, что сказал лишнее, но уже не мог остановиться
- Меня долго не было… неизвестно, кто их отец… - я подошла к нему, резко замахнулась и дала пощечину, затем, уже кулаком, ударила в солнечное сплетение и живот. Гриша согнулся и застонал. Я придвинулась к его уху и полушепотом сказала
- Не смей так говорить обо мне и о детях. – После этого я оттолкнула его, развернулась и пошла в спальню, закрыла дверь и легла спать. Дети во время нашего «разговора», как оказалось, стояли в дверях и все слышали. Григорий встал, разделся, разулся, подошел к двери, ведущей в спальню, «поскребся» туда и, не услышав ответа, пошел в зал, где и уснул. Наутро он проснулся раньше меня, сбегал в магазин и купил цветы мне и игрушки детям, попросил прощения. Я конечно его простила, но запомнила навсегда, что боль от потери очень схожа с болью от предательства.
Когда парни закончили седьмой класс я спросила их, кем они хотят стать. На самом деле, на всякие разные «родительские» темы разговаривала с ними именно я – Гриша стеснялся. На вопрос о будущей профессии дети однозначно ответили: военными. Я хмыкнула и спросила
- Почему?
- Потому что ты и папа военные, дядя Игорь и дедушка тоже.
- А вы знаете, как это больно, видеть как умирают твои друзья-сослуживцы? Сейчас не война, но они все равно умирают – от рук террористов, бандитов, просто сумасшедших. Знать, что Великие офицеры гниют на нищенскую зарплату и пенсию? Знать, что люди, защитившие ЭТУ страну ничего для нее не значат? Я, прежде чем вышла замуж за вашего отца, схоронила двух женихов, я до сих пор храню кольца, которые они мне подарили, когда делали предложения. Знаете, как страшно провожать человека, который не возвращается, который идет умирать и знает это. Кто-то из власть имущих сказал: «офицер не должен размышлять над приказом, он должен идти и умирать по приказу». Вам это надо? – мальчики задумались, похмурили брови, но потом хором, не договариваясь выдохнули
- Надо. Надо нашей родине.
- Вырастили идиотов на свою голову… Ладно, знаете, я даже рада, конечно, как мать я хотела бы, чтобы вы имели более мирные профессии, но если уж на то пошло, то я рада, что вы хотите стать настоящими мужчинами.
Естественно я сообщила об этом и Грише, и Игорю, и отцу. Они искренне обрадовались, но согласились со мной, что надо рассказать парням то, о чем молчат. Субботним вечером мы собрались все вместе и до самого утра рассказывали правдивые невеселые истории о нашей службе. Под утро Рома и Миша сказали
- Мы все равно хотим стать военными.
Мы все дружно сказали, что они глупые и отправили их спать, а сами выпили за будущее поколение героев, не имеющих головы и тоже разошлись по кроватям. С этого времени мы стали готовить парней к жизни в казарме – это и спортивная подготовка (хотя надо сказать, что наши дети были очень подготовлены), и ранний подъём, и даже чистка картошки. Мой отец и брат показали им пару приемов по парашютному спорту и по борьбе, Гриша тоже помог. В конце концов я собрала сведения обо всех кадетских корпусах в России и принесла им. Они хором выбрали Десантный корпус где-то в Поволжье, как раз рядом с моим родным городом. На следующий год они в него поступили.

VI.

На посвящение своих сыновей в ряды кадетов мы с Гришей приехали в парадной форме при всех медалях. Надо сказать, что дети никогда не видели меня с орденами, тем более не видела ни меня, ни отца комиссия, которая их принимала – мы не хотели «проталкивать» их. Увидев нас с отцом они очень обрадовались, а потом рассмотрела нас и комиссия, оказалось, что в ней был один из Гришиных сослуживцев, который очень удивился, почему мы не позвонили ему насчет парней, ведь каждый корпус будет рад обучать детей из такой «династии». После посвящения мальчики подошли к нам и первым их вопросом было
- Мам, а почему ты никогда раньше даже «планку» не носила?
- А зачем? Тем, кому это надо все это знают, а другим знать такие вещи не положено.
На протяжении всего времени их учебы мы приезжали нечасто, зато часто звонили и писали. Кроме того, я посетила свой родной город – одноклассников, друзей, могилу родителей. Сначала была встреча одноклассников, где, увидев меня в «парадке» (я надела ее, чтобы все поняли, что я делала на протяжении своей жизни), просто обомлели. Потом были друзья, которые очень обрадовались мне и Грише. Особенно тому факту, что Гриша – мой муж. Они явно были этому рады. После этого были родители. Когда муж увидел памятник, он просто обнял меня плачущую и прошептал
- Бедненькая…
Сыновья после «кадетки» отправились по гарнизонам – один – на юг, к морю, другой – на Урал. Часто они приезжали к нам, оба получали звания. Рома, который служил на юге участвовал в боевых операциях. Потом Миша перевелся поближе к брату. В горах зарождались новые группировки террористов, шла негласная война. Мы с мужем были на заслуженной пенсии: он – генерал-майор, я – полковник.
Парни женились, часто приезжали с семьей, оба были майорами. Вскоре у Миши родилась дочь Вика, а у Ромы – сын Леша. У меня появились внуки.
А война на Кавказе принимала нешуточный оборот. Власти молчали, но людей гибло все больше и больше. Парни перевезли семьи к нам в Подмосковье, подальше от пуль и разрывов. Но оба остались там. Вскоре пришло сообщение, что группа, в составе которой были майор Митин Михаил и майор Митин Роман не вышла на связь. Мы с мужем хорошо знали, о чем это говорит. Он поехал в район боевых действий, а я осталась успокаивать искренне любимых невесток.
Меня вызвал сам министр обороны. Он сообщил, что разведгруппой обезврежена банда боевиков, находящаяся в ауле током-то, в импровизированной тюрьме найдены тела офицеров пропавшей группы, среди них тела Митина Михаила Григорьевича, Митина Романа Григорьевича и Митина Григория Николаевича. Всем им посмертно вручены медали Героя РФ. Примите мои соболезнования. Я вышла из кабинета, сжимая в руках коробки с медалями и просто упала навзничь – у меня был сердечный приступ.

За долгое время я привыкла, что большая часть моей жизни опиралась на мужа, теперь надо было отвыкать. Слава богу, что у меня были деньги. Мы с невестками и внуками похоронили наших мужчин и стали жить дальше. Все вместе. Несмотря ни на что, мои девочки – Ира и Варвара сказали, что ни с кем не смогут жить больше. Так и повелось. Мы жили и растили детей. Леша и Вика, дети моих погибших сыновей, быстро взрослели, сначала пошли в школу, затем ее окончили. Лешка рос маленьким пройдохой – он везде и всегда все слышал, куда-то бежал и почти всегда успевал, Вика была серьезной – она занималась в огромном количестве секций и мечтала лечить людей, как я.
Вскоре внуки выросли, поступили в институт: мишина дочка Вика в медицинский, а ромин сын Леша – по доброй воле пошел в военный институт на «связь». Я состарилась, внуки женились, невестки усыхали. Все мы, проще говоря, старели, а может быть, взрослели. Вика вышла замуж за врача «Скорой помощи» и сама после института пошла туда работать, Леша женился на учительнице русского языка и литературы и жил с нею где-то в засекреченном военном городке где-то под Тобольском. Они часто звонили и писали, иногда приезжали, привозили правнуков.
На мой день рождения номер девяносто приехали они все: и внуки, и правнуки, и их семьи, и друзья. Этим молодым людям почему-то было со мной интересно, хотя я для них была абсолютной рухлядью. Я начала часто плакать, вспоминая прожитые годы, но плакала только у себя в комнате, да на могиле моих «бойцов», я никогда не показывала как мне тяжело или грустно, ни когда похоронила мужа с сыновьями, ни когда восстанавливалась после сердечного приступа, ни когда поднимала внуков. Все чаще стала подводить память и зрение, хотя для своих лет я выглядела просто потрясающе. Мне подарили целую гору подарков, неделю мы жили все вместе за городом, купались, жарили шашлыки и молодежь просила рассказать ей о войне. Потом я осталась одна, как всегда, ну еще Ира и Варя рядом.
Через месяц после дня рождения я стала чувствовать себя нехорошо. Становилось все хуже и хуже. Но именно тогда я вдруг осознала, что, в таком возрасте, в окружении людей, которые тебе благодарны, мне совсем нестрашно умирать. Однажды ночью мое сердце перестало биться – я умерла тихо, во сне, без лишних мучений. Перед кончиной я почувствовала запах горелой пластмассы и вдруг увидела остов автобуса
- Мама! Папа! – это и было моими последними словами…нет, это было моим последним шепотом.

Эпилог.


На мои похороны собралось очень много народу. По середине квадратной площадки стоял гроб с моим телом, вокруг – искренне сожалеющие родственники, друзья, знакомые. Некоторые плакали. Я как будто видела это все сверху, сидя на ветке дерева, растущего на погосте. Мне было всего семнадцать лет – последний возраст, когда я ни куда не спешила. Я смотрела и плакала, осознавая, что меня, конечно, забудут, но все же я оставила теплые и светлые воспоминания – а что еще нужно человеку? Не это ли та самая Высшая цель, которую каждый осознает в свое время? Не нужно славы, денег или известности, надо, чтобы на твоих похоронах хоть один человек плакал искренне, а после тебя вспомнили добрым словом.
Я сидела на ветке и слушала, как дьякон поет «за упокой», когда услышала шаги. Я обернулась, и увидела всех Своих мужчин: отца, погибшего в автокатастрофе, Лешу, убитого боевиками, Диму, погибшего в атаке, Гришу и сыновей Мишу и Рому, также погибших за Родину, второго отца – дядю Сережу, умершего от инсульта прямо за рабочим столом в кадетском корпусе, брата Игоря, скончавшегося от острого инфаркта в госпитале, в который он попал уже «запасником». Все они были в парадной военной форме. Где-то за их спинами была моя мама.
- Пойдем – сказал мой папа и протянул руку. Я взяла его под руку и пошла. Пошла со всеми моими мужчинами, живыми и такими родными! Военными!
Боже, как я люблю военных!!!

>НАZАД<
>КАРТА<